В 2017 году отмечается 120-летие выдающегося художника ХХ века Баки Урманче. В честь этого события семья художника передала в Музей изобразительных искусств республики Татарстан личный архив художника - кладезь уникальной информации о его жизни, о разносторонних интересах и направлениях его исследований. Собрание включает в себя множество статей Баки Идрисовича о художниках и национальном искусстве, об архитектуре, о музыке и поэзии, а также стихи самого Урманче. Многие статьи уже были изданы на татарском в сборнике "Баки Урманче и татарская культура", который был составлен женой художника. Благодаря архиву сохранилось множество ранее неизвестных графических работ мастера, которые ждут своего изучения и включения их в научный оборот.

С 25 октября 2017 до 18 марта 2018 года в Национальной художественной галерее «Хазинэ» работает экспозиция выставки Б. Урманче «…Я наслаждаюсь только самой работой!..».

В этой статье мы хотим поделиться отрывками из переведенных воспоминаний художника, где он делится личными ощущениями и переживаниями.

«Вся моя жизнь прошла в постоянной борьбе, заботах, спорах за осуществление одной единственной мечты – стать художником. Даже сейчас, когда уже стою на пороге девяностолетия, не могу сказать, что моя творческая программа выполняется как должно, без преград».

<…> «Я не помню, когда начал делать первые рисунки, первые фигурки лошадей из глины. В 1905 году уже перерисовывал из русских газет изображения кораблей. Иногда, когда ездили с отцом на базар в Буинск, привозили лубочки с изображениями сцен из Русско-японской войны. Но я не помню, что перерисовывал их. А вот рисовать с фоторепродукций в газете изображения кораблей, видимо, было для меня интересным. Это мои первые шаги, поиск пути. Рисунка, который мог бы стать для меня образцом на этом пути, дома не имеется. Видимо, рисунки – это совершенно другой мир, который не ведом, не знаком нашей татарской культуре. Правда, есть вышивка, резьба, полотенца, шамаили. Это обычное явление. Отец мой – педагог, который борется за новометодное преподавание, он джадидист. Я прочитал о нем недавно в журнале «Мир ислама» и удивился совершенно. Но отец не видел книг с иллюстрациями, не покупал их. В нашем доме единственное печатное издание с рисунками – это русская газета «Копейка» с изображениями военных кораблей. Эти рисунки помогли мне, наверное. Но это, разумеется, еще не было сознательной борьбой с препятствиями. Зов природы, можно сказать, неосознанный поиск пути в деле, которое душа просит. Но нет никого, кто мог бы показать дорогу. Отец иногда показывал мои рисунки прогрессивным шакирдам Буинского медресе Хади Атласи, Шигабу Ахмерову, Зарифу Башири. Это тоже имело влияние, наверное. Позже, уже в медресе «Мухаммадия» в Казани, даже если не было уроков рисования, все же появились первые «маяки». Некто по имени Абдулла и по прозвищу Черки (Комар), шакирд намного старше меня, показал свои акварельные рисунки цветов. А у меня красок нет. Где их можно взять? Вот это уже начало настоящей борьбы… <…> нужно было найти способ достать краски. К счастью, в то время среди вещей Садыка-абзый, нашего близкого знакомого, торгующего на толчке всякой мелочью, я увидел маленькую коробку красок. Да, это краски, конечно же. Вон, разноцветные, квадратные, захотел купить. Но какие же деньги у шакирда? Садык-абзый подарил мне эти краски. Обычные водяные краски, в коробке была и одна кисть. С этого началась живопись. Эти краски я много лет носил с собой. Работал мало. Не было ни времени, ни условий. Многие годы в течение нескольких месяцев не получалось взяться за рисунок. В 1914 году я бросил медресе и уехал на Урал на заработки. Во время работы на заводе в Надеждино увлекся скрипкой. Эту «гусиную шею» всегда брал с собой и во время тоски любил играть народные мелодии. Эта «болезнь» как время рисунка, время скрипки продолжалась до 1919 года». <…>

<…> «В 1917–1918 учебном году я работал в Глазове инспектором татарских учебных заведений. Сам ходил в студию рисунка, открытую учителем рисования при мужской гимназии. Там я сделал первые этюды и несколько композиций по памяти. Авторитетный общественный деятель города, бывший в свое время крупным купцом, Сахипгирей-ага Ямбаев при виде моих рисунков сказал: «Если будешь стараться, сможешь хотя бы делать приличные декорации в театре». В это время скрипка пока совсем забылась, видимо, я был в мире с самим собой. Есть ведь и другая сторона вопроса, материальная. Я уже с 1914 года жил полностью на своем обеспечении, независимо от родителей. На Урале вместо денег я получил лихорадку и уехал в Тамбовские края, учителем в деревню Тарханы. Значит, преимущество на стороне педагогической деятельности, учительства. И домашним нужно помогать. Нас было девять детей. Будучи старшим сыном, я считал, что должен помогать отцу в воспитании и обеспечении младших братьев и сестер. Когда удалось заработать в Тарханах, в Тетюшах я начал изучать русский язык. Летом работал в Макарьеве. Затем поехал в шахты Донбасса. В 1916 году вернулся в Салтыково с целью обследования для армии, был призван в службу в царской армии, служил в Кокандской области. Запомнились краски и кисти на руках пленных австрийцев. Февральскую революцию встретил как член солдатского комитета. Наконец, Октябрьская революция. Эта великая дата в моей жизни связана опять же с проложением пути в искусство. В 1918 году я уже инспектор просвещения в Тетюшах, младшая сестра Сайфия учится рядом со мной. Перед глазами неудача 1913 года – тяжелые дубовые двери Казанской художественной школы так и остались закрыты передо мной из-за незнания «Закона Божьего». После революции эти двери открыты же! На этот раз я должен решить все сам. Остаться в Тетюшах и завалиться бытом? Или же вступить на тяжелый путь творчества, требующего неимоверных усилий? <…> 

Конца этого пути не видно. По какой дороге придется пройти, через какие трудности? А в Тетюшах я уже вполне самостоятельный. Заведующий отделом образования. Можно же и там жить, наладить жизнь, завести семью. Нет, нельзя. Все бросил и уехал в Казань. Один из самых тяжелых моментов на пути творчества – именно это. Мама, возможно, была немного обижена. Но отец никак не показал своего несогласия. В 1927 году, когда приехал домой уже после учебы в Москве, я лежал полусонный, отец подошел и поцеловал меня в лоб. Я воспринял это как «спасибо, сын, достиг своей цели, порадовал нас», как гордость за сына».

Из статьи «О себе». – В кн.: Баки Урманче и татарская культура. – Казань: Фэн, 2005.