Когда Бурлюки подавали в канцелярию документы, их встретил директор Григорий Медведев.«Человек с черными усами и бородой, вкусно причмокивающий при разговоре, - писал потом Давид Давидович, - Григорий Антонович посмотрел рисунки, затем позвал архитектора Мюфке: смотрели вдвоем. Хвалили. Одобрили».
А вот документ о его зачислении: «Его Высокородiю Господину Завъдывающему Казанской Художественной школой от мъщанина Давида Бурлюка. Прошенiе. Желая поступить въ число вольнослушателей, вверенной Вашему Высокородiю школы, имею честь покорнейше просить допустить меня к испытанiю по рисованiю; документы будутъ представлены по принятiю въ школу. Давидъ Бурлюкъ. 1899 года Августа 26 го».

Приехав в Казань, Бурлюк поселился на улице 3-й Солдатской в доме Шуллер. (Это в районе улицы Достоевского, возле Чеховского рынка.) Жил Бурлюк вместе с другим студентом - Ермогеном Цитовичем, внуком знаменитого писателя и общественного деятеля Аксакова, автора сказки «Аленький цветочек». Столовались молодые в столовке на той же 3-й Солдатской улице, около клиники Казанского университета, которую содержала вдова дьякона. По словам Бурлюка, «столовка была не последним номером среди радостей жизни». Но Давид учился в Казанской художественной школе до Масленицы 1900 года, поскольку его отец нашел новое место службы - в Херсонской губернии, и сын уехал ближе к родителям.

Зимой 1900-1901 годов Бурлюк учился в Одесской школе Общества изящных искусств, которой руководил Кирияк Константинович Костанди. И если в Казанской школе было основательно поставлено преподавание академического рисунка, то в Одессе культивировались европейские импрессионистические традиции. Как написал в своих воспоминаниях Давид Давидович, «я от Костанди почерпнул первое понятие об импрессионизме».

Однако осенью 1901 года Бурлюк вновь в Казани. Причину своего возвращения он указал сам: «В Одесской школе по сравнению с Казанью чересчур казенно». Вторую зиму в Казани до Рождества Бурлюк с приятелями жил в полуподвале на одной из улиц, выходящих на Казанку. Эта вторая зима в Казани запомнилась Давиду так называемыми «набросками», как он сам выражался: «это было род посиделок». Молодежь собиралась у кого-нибудь дома: делали наброски, спорили об искусстве, по возможности вкусно ели. Часто собирались в домах известных казанских семей: Ивановских, Преклонских, Девлет-Кильдеевых.
На Рождественские каникулы Бурлюк уехал к родственникам своего приятеля Дунаева, потомка драматурга Сумарокова, в Лаишевский (в мемуарах Бурлюка - Лаптевский) уезд, что в 60 верстах от Казани. Именно там был написан знаменитый этюд зимней избы, который повторялся несколько раз в картинах Бурлюка, написанных уже в Америке.

По возвращении в Казань Бурлюка ждали приятные известия. Его эскиз «Лунная ночь» был куплен преподавателем Казанской художественной школы, известным архитектором Мюфке.

Другой эскиз - «Мельницы над Днепром», который впоследствии назывался «На берегу реки», был выставлен в натурном классе художественной школы, за него Бурлюк получил премию - 25 рублей.

Обучение в Казанской художественной школе Бурлюк не закончил, в 1902 году он уехал продолжать обучение в Мюнхен. Думается, что решение уехать было принято не сразу, а когда улучшилось материальное положение семьи.

В Национальном архиве РТ хранятся и другие документы, освещающие переписку Бурлюка с Казанской художественной школой. Не все было так просто. Так, в письме, доставленном в канцелярию художественной школы в ноябре 1902 года, Бурлюк высказал упрек в том, что его оценки по различным предметам "не везде указаны или указаны не точно".

Одной из участниц тех самых посиделок была Надежда Ивановская (в замужестве – Ливанова). Она сохранила несколько своих альбомов, в которых, в том числе, были наброски портретов Бурлюка, а также Фешина и других. Надежда Ливанова также сохранила картину «Портрет старика», написанную самим Бурлюком.
В 1914 году художник снова оказывается в Казани – группа футуристов разъезжала по городам Российской Империи с лекциями о новых веяниях в живописи и литературе. В Казани такая лекция состоялась 20.02.1914 года, в четверг, в Дворянском Собрании (сейчас – Городская Ратуша). Давид Бурлюк прочитал доклад «Кубизм и футуризм». И впоследствии Бурлюк не терял связь с Казанью, продолжая общение и переписку с известными казанскими деятелями.

Например, со знаменитым выпускником Казанской художественной школы Николаем Ивановичем Фешиным Бурлюк был знаком еще во время своего обучения в Казани. Но превратности судьбы сблизили Бурлюка и Фешина лишь в Новом Свете, до этого их пути в искусстве пролегали в диаметрально противоположных направлениях.

Еще до приезда Фешина в Америку, в январе 1923 года, Кристиан Бринтон и директор Бруклинского музея искусств Вильям Фокс открыли большую выставку русского искусства, где полотна Фешина и Бурлюка заняли значительную часть экспозиции. А в начале августа того же года, по воспоминаниям самого Бурлюка, он случайно встретил Фешина в вагоне метрополитена – услышал, как маленькая девочка обращается по-русски к своему отцу и «тотчас же узнал своего друга с берегов Волги, его прямые светлые волосы цвета спелой пшеницы и острые светло-серые глаза».

Финансовый успех Фешина в Америке позволял ему поначалу даже оказывать помощь Бурлюку, не сразу оцененному художественными кругами. В Нью-Йорке Фешины и Бурлюки одно время проживали в двух кварталах друг от друга. И каждое утро, как писал Бурлюк, отцы, провожавшие своих отпрысков до дверей школы, встречались. Фешин попросил Бурлюка позировать – фрак, жилет из золотистого японского шелка, цилиндр и белые перчатки явились необходимыми аксессуарами для портрета лектора-футуриста. Эта была одна из первых работ Фешина, созданная после его приезда в Америку, принесшая ему новый успех.
Дважды Фешин писал и Марию Никифировну (Марусю) Бурлюк. Один из портретов – «первая и последняя миниатюра в Америке» (по замечанию самого художника), другой спустя годы был подарен дочерью Фешина Государственному музею изобразительных искусств в Казани. «Казань, наш дорогой город, никогда не должен забыть нас! Разве не так, Давид Давидович?» - Фешин и Бурлюк всегда обращались друг к другу по имени и отчеству.

В 1945 году началась активная переписка и обмен изданиями между Давидом Бурлюком и известным казанским культурным деятелем, искусствоведом Петром Максимилиановичем Дульским, соучеником по Казанской художественной школе. Например, в письме 1946 года Бурлюк писал Дульскому: «Теперь посылаю вам воспоминания о Казани. Редактор «Р.Г.» DR David Zacharovich Krinkin – «немного» задержал их печатанием. Для нашей газеты это слегка «личный» материал».
Так образовался казанский архив Бурлюка, содержащий фотографии, репродукции с работ японского и американского периодов, материалы о творчестве художника - буклеты, каталоги выставок, публикации, номера издававшегося Бурлюками журнала «Цвет и рифма», письма, книги.

В Научной библиотеке им. Н.И. Лобачевского они представлены почти все. На многих из них – его дарственные надписи: «Казанского художественного музея друзьям – на добрую память. Давид Бурлюк», «Казанскому художественному музею с приветом». «Давид Бурлюк никогда не забывал Казани. Города, где он встал на путь художника...» (Аристов В.В.)