В шедеврах 1880-х годов, сюжетную основу которых составили трагический конфликт, вызванный эпохальными сдвигами («Утро стрелецкой казни»; «Боярыня Морозова»), или глубокая личная драма, поданная с поистине «шекспировской» силой («Меншиков в Березове»), еще существовали главные и второстепенные персонажи. Но, наделяя буквально каждого своей неповторимой, выразительной характеристикой, художник словно выравнивал их значение. Поэтому логичным был следующий шаг, сделанный Суриковым в «Покорении Сибири Ермаком»: в этой картине атаман Ермак почти полностью слился с массой своих сподвижников, которая под знаменем Христа, в едином порыве и будто бы ведомая единой коллективной волей неумолимо надвигается на другую, гораздо более многочисленную враждебную массу варваров-кочевников, постепенно обращающуюся в бегущую толпу под напором решительности, сплоченности, духовного и технического превосходства казаков.

В композиции «Ермака», визуально воспринятой Ильей Репиным как «живая каша существ»*, нашла зримое воплощение народная стихия как субъект исторического творчества, по видимости не подлежащий, подобно любой другой бессознательной силе, моральной оценке. Ничего подобного русская живопись ранее не знала, и картина, на которой, говоря словами Нестерова, «люди во имя чего-то бьют друг друга, отдают свою жизнь за что-то им дорогое, заветное»**, произвела огромное впечатление на современников, прежде всего на художников. Тогда же, за несколько недель до подписания указа об основании в Петербурге Русского музея императора Александра III, за рекордную для подобных покупок сумму в сорок тысяч рублей «Покорение Сибири Ермаком» приобрел Николай II. Это было симптоматично: новое полотно Сурикова, в отличие от предыдущих, несло в себе мощный патриотический заряд, утверждало в совершенной эпической форме идею Российской православной империи как государственного образования, творимого волей и совокупностью всех народных сил.

Работа над «Покорением Сибири Ермаком» изменила расстановку акцентов в творчестве Сурикова, вступившего на почву позитивной исторической мифологии, если понимать под ней не только политический или поэтический вымысел, но и творческий способ презентации определенных идей и фактов, адресованных не отдельному человеку или узкой группе, а самым широким массам. Чтобы быть этими массами воспринятым, исторический миф должен обладать упрощенным и комплиментарным по отношению к ним содержанием, облеченным в выразительную, доступную форму. Этим нехитрым рецептом, намеренно или интуитивно, всегда пользовались мастера визуальных и вербальных искусств, нацеленные на достижение популярности и коммерческого результата. Павел Климов // Василий Суриков. К 175-летию со дня рождения. СПб, 2023. С. 14.

* Василий Иванович Суриков. Письма. Воспоминания о художнике / Вступ. ст. С. Н. Гольдштейн, Н. А. Радзимовской. Сост. и коммент. С. Н. Гольдштейн, Н. А. и З. А. Радзимовских. Л.: ЛО «Искусство», 1977. С. 226.
** Нестеров М. В. Давние дни. Встречи и воспоминания. М., 1959. С. 85.

До Сурикова живописцы рассматривали народ в качестве, так сказать, «страдательного» элемента исторического процесса. Иногда он исполнял роль статиста, иногда был орудием в чьих-то руках или чьей-то жертвой, но всегда являлся объектом приложения внешних сил. Еще сохранявшиеся традиции классицизма и романтизма, насаждавшие культ неординарной, героической личности, объективная сложность самого жанра затрудняли утверждение в нем характерного для демократических кругов взгляда на народ как активный субъект истории. Здесь требовался мастер особого дарования. Суриков относился к тем творческим натурам, вышедшим из народной толщи, которые, внешне «окультуриваясь», сохраняли глубокую и почтительную связь со своей материнской средой. В них стихийное, бессознательное, интуитивное решительно преобладало над рассудочным, интеллектуальным. Они могли много вариться в чуждом для себя окружении, обретать новые умения и навыки, но при этом не изменять своей подлинной, первичной, оригинальной сути. Так и Суриков, усвоив все основы академической школы, уроки передвижников и западноевропейских классиков, взял из них лишь то необходимое, что отвечало его внутренним потребностям и могло быть естественно адаптировано к исполнению собственных творческих замыслов. Павел Климов // Василий Суриков. К 175-летию со дня рождения. СПб, 2023. С. 9-10.

И. Е. Репин писал: «Впечатление от картины так неожиданно могуче. ...Зритель ошеломлен этой невидальщиной. Воображение его потрясено...».