Танцовщица
Эскиз костюма для Китайского марша к опере с танцевальными интермедиями «Соловей». 1914
- Бумага, акварель, белила, тушь, кисть, бронзовая краска, серебряная краска, цветной карандаш. 47,7 x 31
- Р-38479
Пост. из собрания А. Н. Бенуа
Музыка И. Ф. Стравинского и С. С. Митусова, либретто на сюжет сказки Х. К. Андерсена, хореография Б. Г. Романова, постановка А. Н. Бенуа и А. А. Санина, художник А. Н. Бенуа. Театр Гранд Опера, 26.05.1914.
«Соловей» — опера в трёх актах Игоря Стравинского по либретто композитора Степана Митусова и на сюжет сказки Г. Х. Андерсена «Соловей». Премьера состоялась в 1914 году на сцене Театра Елисейских Полей в рамках Дягилевского сезона. Антрепренёр — Сергей Дягилев, художник — Александр Бенуа.
Во дворце китайского императора в глубине огромного сада жил соловей, который славился своим прекрасным пением. Путешественники рассказывали о крылатом певце, как о чуде, учёные описывали его в книгах, а поэты слагали о нём стихи. Император, узнавший о соловье из книги, пожелал пригласить птицу во дворец. Соловей охотно согласился и на придворном празднике спел так чудно, что вызвал слезы на глаза императора. Оставшись во дворце, соловей поселился в отдельной комнатке, жил в окружении двенадцати слуг и гулял дважды в сутки. Живое, природное пение соловья противопоставляется мелодии искусственного соловья, которого императору прислали в подарок.
Спектакль, носивший несколько балетный характер, отражал восхищение художника китайским искусством и лубком. Однако «Китай» увиден здесь глазами художника, умудренного творческим опытом русской живописной традиции. Художник считал «Соловья» одной из лучших своих работ. Среди похвальных откликов можно отметить статьи А. В. Луначарского, не раз возвращавшегося к этому спектаклю в связи с его «чрезвычайно интересными декорациями». (http://benua-memory.ru/Solovey-1914)
Показать полный текстИз воспоминаний А. Н. Бенуа о работе над постановкой оперы «Соловей»: «Мне очень нравилось то, как Стравинский и Митусов „уложили“ сказку в оперное либретто. Мне это давало возможность излить весь мой восторг от дальневосточного искусства — как в передаче приморского пейзажа, так и в изображении тронного зала в „фарфоровом“ дворце и золотой, залитой солнцем, царской опочивальни. Сначала я было решил держаться стиля тех chinoi-series*, которые были в ходу в XVIII в.; но по мере работы меня стала немного раздражать их слишком явная нелепость, и в мою постановку стали проникать отражения моего увлечения подлинно китайским. В смысле костюмов неоцененным материалом мне послужили раскрашенные китайские лубки, коих у меня было великое множество — ими меня когда-то одарил ездивший во время войны в Маньчжурию С. С. Боткин. В конце концов у меня получилось нечто далекое от педантичной точности, весьма смешанное, но и нечто вполне соответствовавшее музыке Стравинского, в которой великолепный китайский марш, занимающий половину второго акта, а также обе серии Соловья и Смерти как бы выдают известный „стиль подлинности“, тогда как все остальное выдержано скорее на „европейский“ лад.
Работа над „Соловьем“ доставила мне огромное наслаждение. Только этим наслаждением я и объясняю себе теперь то, как мог я с ней в ту зиму справиться, как мог я совместить ее с напряженной работой над „Хозяйкой гостиницы“ для Художественного театра и с научными трудами, связанными с созданием моей „Истории живописи“
Костюмы я рисовал в своем довольно светлом номере московской «Национальной» гостиницы; декорации я скомпоновал во время своих побывок в Петербурге, и сделал я все эти эскизы в необычайную для себя величину. Самую живопись для сцены я поручил симпатичнейшему и весьма искусному художнику Н. Б. Шарбе, который их и привез с бесчисленной бутафорией в Париж, частью пользуясь дипломатической вализой. К этому моменту и я сам вырвался из Москвы и приехал в Париж, где шли наши репетиции». Александр Бенуа. Мои воспоминания. Том 2. М., 1980. С. 534-535.
* Увлечений китайщиной (франц.)
«Особенно меня радовало то, что получалось из Китайского марша у начинающего тогда свою балетмейстерскую деятельность Б. Г. Романова... <...> По моему плану надлежало в строгом соответствии с музыкальными кусками выступать из кулис звеньями длиннейшей процессии. Она начиналась с „танцовщиков Его Китайского Величества“ и кончалась появлением под гигантским черным с лиловым зонтом самого государя — в окружении мандаринов первого ранга, облаченных в черные халаты. По мере выступления „придворной балетной труппы“ каждая группа, сделав два тура по сцене, располагалась затем на полу, внутри огороженного зажженными фонариками специального пространства, образуя собой пестрый и роскошный живой цветник, подчеркивающий своими движениями разные моменты развертывающегося затем действия. Романов с редкой чуткостью понял мои намерения, и уже до того, как артисты надели костюмы, эта длинная сцена выходила удивительно волнующей. На спектакле же, когда все это повторилось во всей яркости причудливых одежд под огромными голубыми фонарями-люстрами, на фоне белых с синим фарфоровых колонн, когда из-под зонта выступило все сверкавшее золотом и драгоценностями Богдыханское Величество, собравшиеся же подданные поверглись перед ним ниц, то эффект получился такой силы, какой я и сам не ожидал! И, пожалуй, в первый раз тогда за всю мою театральную карьеру я почувствовал какое-то „умиление“ перед собственным произведением…» Александр Бенуа. Мои воспоминания. Том 2. М., 1980. С. 536.